О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов
Прямо на коврике, на котором лежал Иван – а он лежал в одежде, – Димичел вытянул сына поближе к костру и осторожно перевернул его на живот. Он поднял куртку и завернул свитер Ивана к самой голове. Он увидел, что края раны под левой лопаткой набухли и приобрели синюшный цвет. Очень важно было сейчас не допустить общего заражения крови.
Из ящичка с походными инструментами Димичел достал набор иголок, среди которых оказалась нужная ему. Игла с загнутым кончиком и с небольшим отверстием для продергивания нити, обычно такие иглы называют цыганскими, совершенно непонятно, почему они – цыганские, подумал Димичел. Он прокалил цыганскую иглу на огне костра. Потом он распустил капроновый канатик на отдельные нити и прокипятил все нити в котелке. В металлической коробке, где хранились иголки, он обнаружил ленточку, которой Катрин стягивала свои волосы на затылке. И он подумал о том, что каждое мгновение теперь, после смерти любимой, он будет натыкаться на ее следы и на предметы, которые принадлежали Катрин.
Иван к тому времени пришел в себя. Димичел напоил сына горячим чаем и объяснил ему, что сейчас он будет обрабатывать и зашивать рану на его спине. Нужно связать ему руки и ноги, и надо, чтобы Иван выпил полкружки виски, а лучше – кружку, и тогда он не почувствует боли и не будет дергаться телом во время операции.
Папа, попросил Иван, не надо связывать руки, свяжи только ноги, я выдержу боль, а руками я вцеплюсь в весло – ты положи его передо мною, попросил он, а виски я, пожалуй, действительно выпью, чтобы мне было не так страшно, но, может, ты сделаешь мне обезболивающие уколы?
Ампул с обезболивающими препаратами в аптечке не было. Но зато антибиотиков захватили достаточно. Пока они возились, готовясь к операции, уже совсем стемнело, и рубец раны на спине Ивана освещался только неровным пламенем костра. Димичелу пришлось низко наклониться, чтобы протереть края раны ватой, намоченной в спирте. Он вспомнил про большой фонарь, который Катрин брала с собой в залом и который выплыл, привязанный к ее руке, вместе с телом. Фонарь обнаружился рядом с палаткой, и когда Димичел нажал кнопку, фонарь выкинул в наступившую ночь мощный луч. Он нисколько не промок, фонарь Катрин. Можно было приступать.
Иван выпил виски, и очень скоро улыбка расплылась на его лице. Димичел к алкоголю не прикасался, он был собран и сосредоточен. Он уложил сына на живот и все-таки связал ему ноги, а руки оставил свободными. Он направил свет фонаря точно на рану под лопаткой. Каждое пятнышко и каждая царапина на спине Ивана теперь были ему видны.
Перед началом операции Димичел тщательно вымыл руки горячей водой с мылом, высушил их, протянув ладони к костру, а потом он протер спиртом еще раз иглу, небольшие ножницы и свои руки.
Можно было подумать, что Димичелу не раз приходилось зашивать раны на теле человека. Движения его были неспешны, точны и аккуратны. Цыганской иглой он прокалывал кожу и протаскивал капроновые нити. Он не завязывал их сразу, чтобы стянуть достаточно длинный, сантиметров в семь, рубец, и только когда таких стежков получилось не менее шести, он затянул нити узелками, а потом обрезал капроновые веревочки, но обрезал он их тоже со знанием дела – не под самый узелок, оставляя кончики свободными, чтобы потом, когда рана подживет и зарубцуется, можно было бы легко развязать стежки и нитки вытянуть пинцетом. Похоже, Димичел знал очередность и порядок такой хирургической штопки.
В самом начале операции тело Ивана было напряжено, он стискивал зубы и двумя руками крепко сжимал весло, но вскрикнул от боли он всего один раз, когда отец неловко задел концом иголки саму рану. Он вскрикнул, но на самом деле прикосновения иглы казались Ивану комариными покалываниями, и уже на втором или на третьем стежке он расслабил тело, но весла из рук не выпускал до конца операции.
Рана заболела отчетливо, когда отец стянул и обрезал все веревочки.
Димичел наложил бинтовую повязку, ведь из своего ночного видения он узнал от Катрин, что рану нельзя заклеивать пластырем и что рана должна дышать, но перед тем как перебинтовать сына, Димичел еще раз тщательно обработал шов спиртом – больше всего он боялся нагноения.
Потом он достал из садка, притопленного в реке, голову тайменя и разрубил ее на куски, уже нисколько не жалея о том, что из такой башки мог бы получиться еще один замечательный экземпляр для украшения стенки в его кабинете. Он тщательно промыл куски и сварил таежную уху – наваристую и горячую. В котелок добавил сушеной зелени, хотя раньше никогда не добавлял, но именно так варила вчера уху Катрин, и он согласился, что с сушеным укропом и петрушкой – вкуснее.
С ложки он накормил сына, потому что Иван не мог поднять рук, и уложил его опять в палатке. Затем поел сам, выпил кружку крепко заваренного чая, к бутылке с виски он не прикасался.
Из футляра-тубы он достал свой лучший спиннинг – с жалом, выкованным местными умельцами-кузнецами из титана, и снабдил его самой мощной катушкой, которая только нашлась в его рыбацком снаряжении. Он снял с катушки шпулю с намотанной тонкой леской, заменив ее на прочную американскую леску-шнур, которая смогла бы выдержать тайменя весом до ста килограммов. Леска была плетенкой, и сечение ее не было известно ему. Он тщательно проверил все кольца на блеснах и на блеснах-мышах и на одной из них заменил крючок-тройник.
Потом он расстелил свой коврик у костра, потому что, тренируя волю многие годы, приучил себя спать под открытым небом, а на случай дождя положил рядом с собой кусок полиэтилена. Перед тем как закрыть глаза, он сказал себе несколько раз: ты проснешься в четыре!
Такого приказа самому себе было достаточно, он проснулся ровно в четыре. Ему ничего не снилось, и никакие ужасные видения не тревожили теперь его сознание.
Было еще темно, но он бесшумно и ловко двигался в темноте, собираясь на утреннюю рыбалку. Поимка главного тайменя – третьего, по всей вероятности, самца, которого он увидел, спускаясь с горы, стала для него чуть ли не главной целью. Словно он хотел доказать кому-то правильность выбранного им решения.
Димичел не стал рыбачить у обвалившегося залома – он зашел с другой стороны, так, чтобы блесна не могла
